«Белый джихад»: развенчание мифа о слиянии крайне правых и исламистов

Речь идет о предполагаемом феномене заимствования крайне правыми группами методов, риторики и даже идеологических элементов у джихадистских организаций. На первый взгляд, это звучит парадоксально — ведь эти движения исторически являются непримиримыми врагами. Белые супремасисты — идеологи расового превосходства европеоидной расы над всеми остальными — регулярно совершают нападения на мусульман, считая ислам угрозой для «белой цивилизации». А исламистские террористы — радикалы, стремящиеся силой навязать миру свою трактовку ислама — в свою очередь, видят в западном обществе и его ценностях источник всех зол. И тем не менее, в цифровую эпоху границы между радикальными идеологиями стали размываться.

Особенно заметным этот процесс стал с появлением экосистемы Terrorgram на платформе Telegram. Здесь неонацисты, акселерационисты (радикалы, призывающие к ускорению краха «системы» через хаос и насилие) и различные фракции крайне правых начали создавать контент, который поразительно напоминал джихадистскую пропаганду — от визуального оформления до структуры подачи материала. Черные флаги, апокалиптическая символика, героизация «мучеников», инструкции по совершению терактов — всё это выглядело как калька с журналов ИГИЛ или «Аль-Каиды».

Цифровая революция и новые формы радикализма

Чтобы понять масштаб происходящих изменений, стоит вспомнить, как выглядел экстремизм еще пятнадцать лет назад. Радикальные группы были ограничены географическими рамками, языковыми барьерами, техническими возможностями. Нацистские ячейки в Германии могли годами не знать о существовании схожих групп в США, а джихадистские проповеди распространялись в основном через кассеты и примитивные веб-сайты.

Telegram изменил всё. Эта платформа, созданная российскими разработчиками как безопасная альтернатива традиционным мессенджерам, неожиданно стала идеальной средой для экстремистских коммуникаций. Сквозное шифрование, возможность создания каналов на десятки тысяч участников, слабая модерация контента — всё это превратило Telegram в настоящую находку для радикалов всех мастей.

Terrorgram возник именно в этой среде как децентрализованная сеть каналов, объединяющая различные фракции крайне правых. Название представляет собой комбинацию слов "terrorism" и "Telegram", что довольно точно отражает суть явления. И здесь началось то, что исследователи поспешили назвать «конвергенцией» — внешне поразительное сходство между контентом белых супремасистов и джихадистов. Публикации Terrorgram стали удивительно похожи на знаменитые журналы «Inspire», «Dabiq» и «Rumiyah».

Это сходство было настолько очевидным, что породило целую волну исследований о «слитом экстремизме» и «фринджевой текучести». Эксперты заговорили о принципиально новом феномене — идеологической гибридизации, способной создать более опасные формы радикализма. Некоторые даже предсказывали появление новых террористических групп, сочетающих элементы обеих идеологий.

Но действительно ли мы имеем дело с настоящей конвергенцией? Или за внешним сходством скрываются глубокие, непреодолимые различия?

Что показывает эмпирический анализ

Недавнее исследование международной группы ученых под руководством Габриэля Веймана из Университета Рейхман впервые подвергло теорию «белого джихада» систематической проверке. Вместо анекдотических примеров и поверхностных наблюдений, которые доминировали в предыдущих работах, исследователи провели детальный контент-анализ реальных публикаций обеих сторон.

Масштаб работы впечатляет: 48 экстремистских журналов общим объемом более 3000 страниц. С одной стороны — классика джихадистской пропаганды: 18 выпусков «Inspire» от «Аль-Каиды», 15 номеров «Dabiq» и 12 выпусков «Rumiyah» от ИГИЛ. С другой — три ключевых издания экосистемы Terrorgram. Каждая страница была проанализирована по десяткам параметров: от типов предлагаемых атак до способов идентификации врагов.

Результаты оказались неожиданными. Там, где исследователи ожидали найти доказательства конвергенции, они обнаружили фундаментальные различия.

Начнем с тактических аспектов. Журнал «Inspire», справедливо считающийся эталоном террористического «хау-ту», посвящает детальным техническим инструкциям почти треть своего контента. Знаменитая статья «Как сделать бомбу на кухне у мамы» — это не метафора, а буквальное руководство с пошаговыми схемами и химическими формулами. 28,4% страниц содержат специфические инструкции, еще 40,2% — общие руководства к действию.

Публикации Terrorgram демонстрируют совершенно иной подход. Только 13,8% страниц содержат конкретные инструкции, и это в основном примитивные советы по использованию огнестрельного оружия или поджогам. Сложные взрывчатые устройства, кибератаки, химическое оружие — темы, которые активно обсуждает «Inspire», — практически отсутствуют в крайне правом контенте.

Еще более показательны различия в определении врагов. Джихадистские публикации методично фокусируются на государственных структурах, религиозных группах, военных и правоохранительных органах. «Dabiq» в 41,9% случаев называет конкретные государства как цели, «Inspire» делает это в 50,9% случаев. Это логично — джихадисты ведут войну против «системы», против западного миропорядка.

Terrorgram демонстрирует принципиально другие приоритеты. Только 3,6% их контента направлено против государственных структур. Зато 14,8% страниц фокусируется на расовых группах, а 6,1% — на ЛГБТ-сообществе. Это не случайность, это отражение базовой идеологической ориентации движения.

Мифология героизма и самопрезентации

Возможно, самые разительные различия обнаруживаются в том, как группы представляют самих себя. Джихадистские публикации насыщены религиозной риторикой мученичества. «Шахид», «воин веры», «солдат халифата» — эти термины пронизывают весь контент. «Dabiq» называет активистов «солдатами» в 16% случаев, «Rumiyah» прославляет «мучеников» в 3,6% страниц.

Terrorgram практически избегает подобной терминологии. Упоминания «мучеников» встречаются менее чем в 1% случаев, «солдат» — в 0,6%. Это кардинальное различие отражает фундаментальную разницу в понимании собственной миссии. Джихадисты видят себя воинами священной войны, частью божественного плана. Крайне правые позиционируют себя скорее как защитников расы, мстителей за историческую несправедливость.

Статистическая реальность против медийных нарративов

Когда исследователи применили статистические методы для проверки значимости различий, результаты оказались убедительными. Из 27 сравнений по тактическим аспектам 17 показали статистически значимые различия. В категории «идентификация врагов» различия оказались значимыми в 23 из 30 случаев. По самопрезентации — в 10 из 18 сравнений.

Эти цифры говорят о системном характере расхождений, а не случайных флуктуациях. Мы имеем дело не с поверхностными стилистическими различиями, а с фундаментально разными подходами к террористической деятельности.

Но тогда откуда взялся миф о конвергенции? Ответ кроется в методологии предыдущих исследований. Большинство работ о «белом джихаде» основывались на анекдотических примерах из социальных сетей. Исследователи находили отдельные посты, где неонацисты восхваляли теракты ИГИЛ, или использовали джихадистскую терминологию, и экстраполировали эти находки на всё движение.

Классический пример — восхищение части крайне правых террористом Омаром Матином, застрелившим 49 человек в гей-клубе в Орландо. Некоторые неонацистские форумы действительно называли его героем, несмотря на то, что он действовал от имени ИГИЛ. Или случаи использования арабских терминов типа «тахфир» и «хиджра» в крайне правом контенте.

Однако систематический анализ официальных публикаций показывает, что подобные случаи — скорее исключение, чем правило. Они отражают не идеологическую конвергенцию, а инструментальное использование «чужих» символов для эпатажа или привлечения внимания.

Непреодолимые барьеры

Почему же реальная конвергенция между этими движениями невозможна? Причины лежат глубже стилистических различий.

Прежде всего, это вопрос базовой идентичности. Джихадистские группы строят свою идеологию вокруг религиозной принадлежности — уммы, глобальной общности верующих. Национальность, раса, этническая принадлежность для них вторичны. Крайне правые движения, напротив, абсолютизируют именно эти характеристики. Для белого супремасиста принадлежность к исламу автоматически делает человека врагом, независимо от цвета кожи.

Географические амбиции также кардинально различаются. Джихадисты стремятся к созданию глобального халифата, который охватил бы весь мир. Их проект универсалистский по своей природе. Крайне правые ориентированы на защиту «своих» территорий от «чужаков». Их цель — этническое или расовое превосходство в рамках определенных границ.

Даже отношение к насилию, при всей его центральности для обеих идеологий, имеет разную мотивацию. Джихадистское насилие сакрализовано — это священная война, путь к райским садам. Насилие крайне правых часто носит более прагматичный характер — это инструмент устрашения, мести, «очищения».

Цифровая мимикрия как объяснение

Тогда как объяснить наблюдаемые сходства? Ответ, вероятно, кроется в феномене цифровой мимикрии — копировании успешных стратегий без заимствования содержания.

Джихадистские группы, особенно ИГИЛ, добились беспрецедентных успехов в сфере онлайн-пропаганды. Их видеоролики просматривали миллионы людей, журналы скачивали в десятках стран, социальные сети гудели от обсуждений их действий. Неудивительно, что другие экстремистские движения захотели повторить этот успех.

Крайне правые группы начали заимствовать не идеологию джихадистов, а их маркетинговые приемы. Черно-белая эстетика работает? Отлично, будем использовать. Апокалиптические образы привлекают внимание? Берем на вооружение. Героизация террористов мобилизует аудиторию? Создаем собственный пантеон.

Это прагматичное заимствование «технологий» пропаганды, а не идеологический синтез. Примерно так же современные компании копируют успешные бизнес-модели, не перенимая при этом корпоративную культуру конкурентов.

Опасности ложной эквивалентности

Миф о «белом джихаде» не просто академическая ошибка — он имеет серьезные практические последствия. Когда эксперты и политики исходят из предположения о конвергенции экстремистских движений, они склонны применять унифицированные подходы к различным угрозам.

Это может привести к неэффективному распределению ресурсов. Методы, работающие против джихадистской радикализации — работа с религиозными авторитетами, теологические дискуссии, — могут оказаться бесполезными против расистски мотивированного экстремизма. И наоборот, стратегии борьбы с белым супремасизмом — контроль доступа к оружию, работа с социальной изоляцией — вряд ли повлияют на религиозно мотивированных террористов.

Более того, создание ложных эквивалентностей может оттолкнуть потенциальных союзников. Мусульманские сообщества, которые могли бы помочь в борьбе с джихадистской радикализацией, могут отвернуться, если их будут ставить в один ряд с расистскими движениями.

Что дальше?

Означает ли развенчание мифа о «белом джихаде», что экстремистские движения существуют в полной изоляции друг от друга? Конечно, нет. Цифровая среда действительно создает новые возможности для взаимного влияния, но это влияние носит скорее тактический, чем стратегический характер.

Мы можем ожидать дальнейших заимствований в сфере пропагандистских технологий, особенно с развитием искусственного интеллекта и виртуальной реальности. Алгоритмы рекомендательных систем могут непреднамеренно создавать «коктейли» из различных форм экстремистского контента. Молодые радикалы, выросшие в цифровой среде, могут демонстрировать большую гибкость в использовании «чужих» символов и приемов.

Однако базовые идеологические различия между движениями остаются непреодолимыми. Белый супремасист никогда не станет джихадистом, а исламистский фундаменталист не превратится в расиста — слишком глубоки мировоззренческие пропасти между этими лагерями.

Выводы для практиков

Что означают эти выводы для тех, кто профессионально занимается борьбой с экстремизмом? Прежде всего — необходимость дифференцированного подхода. Вместо поиска универсальных решений против «экстремизма вообще» следует разрабатывать специализированные стратегии для каждого типа радикализма.

Для джихадистских групп по-прежнему актуальны методы религиозной дерадикализации, работа с теологическими обоснованиями насилия, вовлечение умеренного духовенства. Против крайне правых движений эффективнее социально-экономические подходы, борьба с дискриминацией, работа с психологическими травмами.

Важно также понимать ограниченность поверхностных сходств. То, что две группы используют похожую символику или риторику, не означает, что они имеют общие цели или методы. За внешним подражанием могут скрываться принципиально различные мотивации.

Наконец, следует избегать создания ложных моральных эквивалентностей. Признание различий между формами экстремизма не означает, что одни из них «лучше» или «хуже» других. Все формы политического насилия одинаково неприемлемы, но бороться с ними нужно по-разному.

Феномен «белого джихада» оказался во многом иллюзией, порожденной поверхностными наблюдениями и желанием найти простые объяснения сложных процессов. Реальность, как обычно, оказалась сложнее и интереснее медийных нарративов. И это, возможно, хорошо — ведь понимание истинной природы угроз является первым шагом к эффективной борьбе с ними.